2025-06-23
ВХОД В ТЕМУ
Introduction to the Topic
Сквозь полвека работы над историей российской революции я множество раз соприкасался с вопросом русско-еврейских взаимоотношений. Они то и дело клином входили в события, в людскую психологию и вызывали накалённые страсти.
Through half a century of work on the history of the Russian revolution, I have encountered the question of Russian-Jewish relations countless times. They would invariably drive themselves like a wedge into events and into human psychology, arousing intense passions.
Я не терял надежды, что найдётся прежде меня автор, кто объёмно и равновесно, обоесторонне осветит нам этот калёный клин. Но чаще встречаем укоры односторонние: либо о вине русских перед евреями, даже об извечной испорченности русского народа, — этого с избытком. Либо, с другой стороны: кто из русских об этой взаимной проблеме писал — то большей частью запальчиво, переклонно, не желая и видеть, что бы зачесть другой стороне в заслугу.
I had not lost hope that an author would emerge before me who could illuminate this red-hot wedge for us comprehensively and impartially, from both sides. But more often we encounter one-sided reproaches: either about Russian guilt toward the Jews, even about the eternal corruption of the Russian people—of this there is more than enough. Or, from the other direction: those Russians who have written about this mutual problem have done so, for the most part, fervently, with prejudice, unwilling even to see what might be credited to the other side as merit.
Не скажешь, что не хватает публицистов, — особенно у российских евреев их намного, намного больше, чему русских. Однако при всём блистательном наборе умов и перьев — до сих пор не появился такой показ или освещение взаимной нашей истории, который встретил бы понимание с обеих сторон.
You cannot say there is any shortage of publicists—especially among Russian Jews, who have far, far more of them than Russians do. Yet for all this brilliant array of minds and pens, there has still not appeared such a presentation or illumination of our mutual history that would meet with understanding from both sides.
Но надо научиться не натягивать до звона напряжённых нитей переплетения.
But one must learn not to stretch the taut threads of this entanglement to the breaking point.
Рад бы я был не пытать своих сил ещё на такой остроте. Но я верю, что эта история — попытка вникнуть в неё — не должна оставаться «запрещённой».
I would be glad not to test my strength yet again on such a sharp edge. But I believe that this history—the attempt to penetrate into it—must not remain “forbidden.”
История «еврейского вопроса» в России (и только ли в России?) в первую очередь богата. Писать о ней — значит услышать самому новые голоса и донести их до читателя. (В этой книге еврейские голоса прозвучат много обильнее, нежели русские.)
The history of the “Jewish question” in Russia (and only in Russia?) is first and foremost rich. To write about it means to hear new voices oneself and to convey them to the reader. (In this book Jewish voices will sound far more abundantly than Russian ones.)
Но, по порывам общественного воздуха, — получается чаще: как идти по лезвию ножа. С двух сторон ощущаешь на себе возможные, невозможные и ещё нарастающие упрёки и обвинения.
But given the currents of public opinion, it more often turns out to be like walking on a knife’s edge. From both sides one feels possible, impossible, and ever-mounting reproaches and accusations.
Чувство же, которое ведёт меня сквозь книгу о 200-летней совместной жизни русского и еврейского народов, — это поиск всех точек единого понимания и всех возможных путей в будущее, очищенных от горечи прошлого.
The feeling that guides me through this book about the 200-year shared life of the Russian and Jewish peoples is a search for all points of mutual understanding and all possible paths into the future, cleansed of the bitterness of the past.
Как и все другие народы, как и все мы, — еврейский народ и активный субъект истории и страдательный объект её, а нередко выполнял, даже и неосознанно, крупные задачи, навязанные Историей. «Еврейский вопрос» трактовался с многоположных точек зрения всегда страстно, но часто и самообманно. А ведь события, происходившие с любым народом в ходе Истории, — далеко не всегда определялись им одним, но и народами окружающими.
Like all other peoples, like all of us, the Jewish people has been both an active subject of history and a suffering object of it, and often, even unconsciously, has fulfilled major tasks imposed by History. The “Jewish question” has always been interpreted passionately from many perspectives, but often self-deceptively. Yet the events that have shaped any people throughout history were far from being determined by that people alone, but also by the surrounding peoples.
Слишком повышенная горячность сторон — унизительна для обеих. Однако не может существовать земного вопроса, негодного к раздумчивому обсуждению людьми. Увы, накоплялись в народной памяти взаимные обиды. Однако если замалчивать происшедшее — то когда излечим память? Пока народное мнение не найдёт себе ясного пера — оно бывает гул неразборчивый, и хуже угрозно.
Excessive passion on both sides is demeaning to both. Yet there can be no earthly question unfit for thoughtful discussion among people. Alas, mutual grievances have accumulated in popular memory. But if we suppress what happened—then when will we heal memory? As long as popular opinion finds no clear voice to express it, it remains an indistinct rumble, and worse—a threatening one.
От минувших двух столетий уже не отвернуться наглухо. И — планета же стала мала, и в любом разделении — мы опять соседи.
We can no longer turn away completely from the past two centuries. The planet has become small, and no matter how we divide ourselves we find ourselves neighbors once again.
Я долго откладывал эту книгу и рад бы не брать на себя тяжесть её писать, но сроки моей жизни на исчерпе, и приходится взяться.
I have long postponed this book and would be glad not to take upon myself the burden of writing it, but the days of my life are running out, and I must undertake it.
Никогда я не признавал ни за кем права на сокрытие того, что было. Не могу звать и к такому согласию, которое основывалось бы на неправедном освещении прошлого. Я призываю обе стороны — и русскую, и еврейскую — к терпеливому взаимопониманию и признанию своей доли греха, — а так легко от него отвернуться: да это же не мы…
I have never recognized anyone’s right to conceal what actually happened. Nor can I call for the kind of agreement that would be based on a false rendering of the past. I call upon both sides—Russian and Jewish—to patient mutual understanding and recognition of their share of guilt, for it is so easy to turn away from it: but it wasn’t us…
Искренно стараюсь понять обе стороны. Для этого — погружаюсь в события, а не в полемику. Стремлюсь показать. Вступаю в споры лишь в тех неотклонимых случаях, где справедливость покрыта наслоениями неправды. Смею ожидать, что книга не будет встречена гневом крайних и непримиримых, а наоборот, сослужит взаимному согласию. Я надеюсь найти доброжелательных собеседников и в евреях, и в русских.
I sincerely try to understand both sides. To this end I immerse myself in events, not in polemics. I strive to show. I enter into disputes only in those unavoidable cases where justice is buried under layers of falsehood. I dare to hope that this book will not be met with the anger of extremists and the irreconcilable, but will instead serve mutual understanding. I hope to find fair-minded readers among both Jews and Russians.
Автор понимает свою конечную задачу так: посильно разглядеть для будущего взаимодоступные и добрые пути русско-еврейских отношений.
The author understands his ultimate task thus: to discern, as best he can, mutually accessible and constructive paths for Russian-Jewish relations in the future.
1995
1995
Эту книгу я писал, исходя лишь из велений исторического материала и поиска доброжелательных решений на будущее. Но надо и не упускать из виду: за последние годы состояние России столь крушительно изменилось, что исследуемая проблема сильно отодвинулась и померкла сравнительно с другими нынешними российскими.
I wrote this book proceeding solely from the imperatives of the historical material and the search for constructive solutions for the future. But one must not lose sight of this: in recent years Russia’s condition has changed so catastrophically that the problem under investigation has been pushed far into the background and has dimmed in comparison with other current Russian problems.
2000
2000